«В ней, как в зеркале, ярко отразились все добрые и злые стороны Франко …»

«В ней, как в зеркале, ярко отразились все добрые и злые стороны Франко…». Так писал Михаил Павлик о жене Ивана Франко — Ольгу Хорунжинскую. Она не стала для своего Иванца ни музой, ни мощной ливнем вдохновения. Эту роль сыграли другие. Она просто была другом и единомышленником. За преданность своей Ольги он был благодарен. Хотя для нее в архиве Франко нашелся только один стих, полный искренности и теплого чувства. Вечерние сумерки воровато ворвались через окно в комнату. Удобно устроились по углам, островерхими прядями повисли с потолка.

Бесшумно, безболезненно упали и на ее наклоненный над столом силуэт. Обернувшись к окну, она увидела, покрытой темным шелком теней.

Ольга поспешила воспользоваться последних лучей солнца и все же дописать статью в свой журнал «Жизнь и слово». Но работа затягивалась из-за усталости.

Упорно чувствует прикосновение слабости и физической вялости. Поток мысли невольно раздвоился: одна плетет содержание статьи, другая — шагает его жизнью, прошлым. Она покорилась воспоминаниям.

Сколько это лет она с Иваном уже вместе? Венчались в 1886, то, конечно, с десяток лет наберется. Говорят, что десятилетие супружеской жизни — розовая свадьба.

Это правда. Розы — прелестные цветы, но и они под своим темно-зеленым зубчатым письмом прячут иглы-колючки.

Так и с жизнью, любовью. «Может, любовь — это и есть дружба.

По крайней мере, те чувства друг без друга не живут, они — взаимопроникающие, — мигнула утешительная мысль, но быстро потускнела на фоне другой, довольно резкой. — Где там! Самообман и все ». Еще один день перекатился на другую сторону планеты, сея за собой пыль света и тишину. У нее на сердце тоже тихо, зато холодно, тоскливо. Ольга склонилась на свое писание, медленно закрыла глаза. Стала похожа на скульптуру меланхолии. В какой-то момент ее оживила ироническая улыбка, а потом лицо снова застыло. Что говорит мысль-улыбка? Что любовь «с националистической доктрины» тогда в моде? Возможно. Он и приятель ее мужа прочитал статью Анны Павлик о социализме — и вздумал мельком жениться на ней. И что тот Анастасий, когда она со своим Ванечкой запуталась в любовно-дипломатическом паутине сих пор барахтается в нем. Ольга вернулась лицом к шкафу: так вроде легче. Снова закрыла глаза. Где она? Вероятно, в квартире на улице Голубова, 9. Их первое совместное с Иванком гнездышко: скудное, погрызенных время, бедностью. Ей, «малоросци-надднепрянцы» из Киева, оно не мило, совсем чужое и неприветливое. Так же, как и Львов, куда ее сразу по свадьбе привез Иванцьо. За одиннадцать лет она уже смирилась с этим гордо городом. Тогда, в 1886 году, Львов неприязненно улыбался нее, нашептывал о любовницах Франко, с плетений улиц и перекрестков упрекал: «Ты так и не научилась как следует говорить на украинском…» Те сожаления, отчаяние от небольших состояния постепенно сбегали лентой в ее сердце. Они оседали солью. Позже этой соли очень печь душа и… откроется мир безумно-причудливых призраков. Но это потом… Женщина бросила один взгляд в темноту: размыто виднелись очертания мебели. Между ними суетилась стройная фигура. Ольга узнала себя — юную и покорную в свои двадцать два. Вот она угощает их гостя Григория Величко кофе. Львовский учитель удивляется этой необычной простоте в таком высоком кругу. Такое было в их доме на улице Голубова. Об это материальное неприспособленность покололи руки. «Оля, Ольга! А ему, твоему Иванкове, легко, весело, сладко ныне (1897 — прим. Авт.), Когда отовсюду сыплет недоразумения, отчуждения, угрозы. Кипит агрессия поляков. Не забудут, не простят так быстро его статью «Поэт предательства» об их Адама Мицкевича. Коле им правда в глаза. На вашем доме вражеская рука выводит «Долой Франко!» А ты раскладываешь чувства на весы. Видишь, он в осаде. Сам так говорил. Ему нужен друг, а ты к нему ближе… — Мнение прервалась об звонкий шум. Слышит Ольга щебет ее малой Аннушки, голоса Андрея, Тараса, Петра — сыновей. Разве что они в ее жизни цветут розами. Полоса света подползла к двери ее комнаты. На пороге — он, ее Иван в вышитой рубашке. Она пристально, как испуганный зверь, всматривается в его невысокую фигуру. «Он — беззащитная роза. Моя роза, — почувствовала она. — Хорошо, своем Иванкове буду другом, помощником, утешением… » № 37 Сентября 2006